ЛАРС ФОГТ
Ларс Фогт – один из ведущих пианистов мира. Широкую известность он получил благодаря участию в Международном музыкальном конкурсе пианистов в Лидсе в 1990 году, где завоевал вторую премию и признание критики и публики. Ларс Фогт также придумал и воплотил в жизнь проект для детей под названием «Рапсодия в школе», который должен помочь школьникам прикоснуться к миру классической музыки. Немецкий музыкант выступает как солист и дирижёр на всех пяти континентах. Пианист имеет внушительную дискографию с музыкой композиторов различных эпох, преподаёт в Высшей школе музыки и театра в Ганновере, а также является основателем музыкального фестиваля Spannungen в Хаймбахе, который очень быстро стал популярным и любимым как среди публики, так и среди музыкантов. Мы встретились с Ларсом в Москве и поговорили о нелёгкой, но интересной жизни музыканта.
Ларс, как вы пришли в музыку, ведь ваши родители не музыканты?
— Случайно. В местной музыкальной школе был класс фортепиано, куда приходили заниматься начинающие. А в доме моих родителей уже был инструмент, так как мой старший брат уже занимался на фортепиано. Вот и я тоже начал играть на нём.
Кто вас учил играть на фортепиано?
— У меня было два учителя. Сначала в музыкальной школе в Дюрене моей первой учительницей стала очень интересная женщина Рут Вайс. Весьма артистическая натура. Она сразу взяла меня на концерты, принесла кассеты с записями больших пианистов, чтобы познакомить с лучшими образцами фортепианной музыки.
Неужели она сразу разглядела в вас талант?
— Она сразу разглядела во мне что-то особенное. Вторым моим учителем в Высшей школе музыки и театра был Карл-Хайнц Кеммерлинг. Очень важный человек в моей жизни. Теперь после его смерти я занимаю его должность, и даже преподаю в его кабинете.
Много ли у вас учеников?
— Конечно, не так много, как было у Кеммерлинга. У него было очень много студентов. Даже в последние годы жизни, когда ему было 82 года, и он уже заболел, у него училось тридцать студентов. У меня семь студентов. Мне этого достаточно.
Как же вы занимаетесь с ними, ведь вы всё время на гастролях?
— Находим время для занятий. Иногда я приезжаю на два дня в Ганновер, иногда они ко мне в Берлин. Они все — студенты Высшей школы музыки и театра кроме одного мальчика. Ему 12 лет.
Зачем вам преподавание? Это такой тяжёлый и ответственный труд.
— Да, это сложно и ответственно. Трудно начинать преподавать. Вначале ты ещё думаешь — а чем я могу помочь этому студенту? Но со временем приходит опыт и доверие. Когда знаешь студента, к примеру, год или два, то уже такое взаимопонимание и взаимосвязь возникают, что когда ты только начинаешь что-то показывать, оказывается, он уже это знает, уже уловил направление мысли, например, что было много левой педали, или что вот тут должно звучать, как струнные инструменты.
Со студентами легче работать, чем с детьми? К примеру, чем с двенадцатилетним мальчиком?
— Я также с ним работаю. Он очень способный ученик, очень талантливый. Он хочет, чтобы я с ним говорил и работал так же, как со взрослым.
Можно сказать, что преподавание доставляет вам удовольствие?
— Да. Хотя оно и отнимает много сил. После двух дней преподавательской деятельности я просто совсем «готов». Но я учусь у своих студентов. Я даю им много, но и получаю от них взамен столько же. Они все — прекрасные люди, все без исключения. Я собираюсь продолжать преподавать. Это мне ужасно помогло с дирижированием. На занятиях я постоянно дирижирую со своими студентами. Так что для меня это очень хороший опыт в дирижировании.
Когда вы начали дирижировать?
— Дирижировать я начал уже лет в двадцать. Саймон Рэттл заразил меня этим. После одного из моих первых концертов он сказал мне, что через 10 лет я стану дирижёром. Он почувствовал во мне дирижёрский взгляд на вещи. Меня интересовали все голоса, которые затем складывались в общую музыкальную картинку. Мне кажется, что я всегда ощущал себя больше, чем просто пианист. Мне хотелось понять, что говорит музыка, как взаимодействуют голоса между собой, даже если они исполняются только на фортепиано. Так что дирижирование всегда меня интересовало, было моей страстью. В детстве, слушая музыку, я дирижировал. Конечно, тогда это было без всякой концепции. Я нашёл дирижирование очаровательной вещью потому, что оно достигает сути музыки, не создавая при этом никакого звука. Музыканты играют, а я нет. Но это какой-то вид вдохновения, я стараюсь побудить музыкантов выразить свои чувства.
Ларс Фогт
Кто был вашим учителем по дирижированию?
— Все двести дирижёров, с которыми я когда-либо работал. Я наблюдал за их работой. У меня было несколько уроков в местной музыкальной школе в Дюрене, так же я посещал классы дирижирования в Высшей школе музыке. Но в основном, в последние годы я наблюдал за работой своих друзей, говорил с ними. Особенно это касается Саймона Рэттла. Я очень пристально наблюдал за его работой, разговаривал с Даниэлем Хардингом и другими знакомыми мне дирижёрами. Это замечательные люди, которые действительно знают, как надо дирижировать. И они поддерживают меня в моём новом положении дирижёра.
Да, ведь вас можно поздравить с назначением на должность музыкального руководителя Royal Northen Sinfonia в Нью-Кастле, в которую вы вступите в сентябре 2015 года. Какие планы у вас уже есть по поводу оркестра?
— Сейчас у нас происходит так называемый «мозговой штурм». Думаем, что нам бы хотелось сделать вместе в будущем. Существует множество вещей, которые я хотел бы реализовать с этим оркестром. Симфонический репертуар такой же большой, как и репертуар камерной музыки, как репертуар солистов. Я мечтал об этом. Недавно я дирижировал с этим оркестром Пастораль. Я сказал музыкантам оркестрам, чтобы они не пугались, если я начну плакать, так как могу неожиданно осознать, что дирижирую. Такой эмоциональный всплеск я испытал от дирижирования. Это как новая чудесная игровая площадка. Дирижирование — это приключение. Мне это занятие очень нравится. Я чувствую, что могу сказать что-то новое через дирижирование. Я многому научился благодаря дирижированию, игре, благодаря преподаванию. Все эти занятия дополняют друг друга.
Вы предпочитаете дирижирование игре на фортепиано?
— Нет.
Каков по продолжительности ваш контракт с оркестром?
— Пока контракт заключили на 3 года.
Какие постановки планируются в ближайшем будущем?
— Мне интересны симфонии Бетховена. Целый год будет посвящен музыке Моцарта, наиболее значимым его произведениям. Собираемся поставить оперу Моцарта. Возможно, это будет «Свадьба Фигаро». Также я хотел бы также сделать его Реквием. Пока точно не знаю, в какой именно форме он будет. Не знаю, будет ли это полная версия Реквиема, или же мы исполним исключительно то, что успел написать сам композитор. Посмотрим. Конечно же, в планах Шуберт, Шуман, Брамс. Меня интересуют центральные произведения из их репертуара. Конечно же, будут и фортепианные концерты. Включая фортепианный концерт Шумана, без дирижирования. Я буду играть, и оркестр будет играть без меня, как без полноценного дирижёра. Будет камерная музыка. Мне кажется, что это неплохо работает. Определенно также будет с Бетховеном, Моцартом. Попробуем сделать концерт Грига в таком же ключе, возможно, концерт Брамса. Я люблю играть с великими дирижёрами, но мне нравится и такая деятельность — когда я являюсь частью оркестра, фортепиано и оркестр взаимодействуют друг с другом без дирижёра.
Ваше увлечение дирижированием не означает того, что вы станете меньше внимания уделять фортепиано?
— Определённо нет. Я действительно люблю фортепиано, те возможности, что предоставляет мне инструмент. Я чувствую, что всё ближе приближаюсь к тому моменту, когда фортепиано начнёт петь. И это приходит благодаря оркестру. Когда я занимаюсь со своими студентами в Ганновере, я спрашиваю как бы они продирижировали произведение, над которым работают в данный момент. Какой у вас будет ауфтакт — будет ли это медленно и осторожно, или это будет резко и порывисто? Как вы будете показывать оркестру то, что они должны сыграть? Что будете делать? Всё это влияет на то, как прикасаться к инструменту, как почувствовать линию.
Фортепиано – очень сложный инструмент. Сначала всё кажется просто — нажал клавишу, и вот он звук. Но чем дальше ты его изучаешь, тем понятнее становится насколько это трудный инструмент.
— Это монстр, а не инструмент. Играть на нём не становится легче со временем. Нужно продолжать много заниматься, несмотря на то, что говорят мне некоторые русские коллеги.
Сколько часов в день вы сейчас занимаетесь?
— Где-то два-три часа, иногда четыре часа. В редких случаях, когда мне надо до чего-то докопаться в произведении, я занимаюсь шесть или семь часов. Но это бывает не так уж часто. Особенно, если я в Берлине и моя дочка находится со мной. Мне нужно отвести её в школу, затем в актёрский класс, помочь ей с домашней работой, часто я укладываю её спать только в десять часов вечера и получается, что в этот день я вообще не прикасаюсь к фортепиано. Я могу потом немного поиграть, но чувствую себя после уставшим. Когда в жизни у тебя есть много других занятий, в частности, семья, всегда надо каким-то образом находить время для музыки.
Ваша дочка тоже играет на фортепиано?
— Да, она немного играет, но у неё нет особых мотиваций к занятиям на инструменте. Система школьного образования в Германии претерпела большие изменения, с тех пор как я был школьником. Занятия в школе заканчиваются к обеду. Учителя так много задают на дом, что приходится часами сидеть за выполнением домашней работы. Не остаётся ни сил, ни времени, чтобы делать что-то ещё должным образом. Мне кажется, что это ужасная трата времени — все эти домашние задания. Как же могут дети заинтересоваться ещё чем-то другим, найти увлечение себе по душе, когда кругом только школа, школа и школа? С другой стороны, в школе дети общаются. Это тоже важно.
Вы играете на каком-то ещё инструменте?
— Около трёх лет я играл на кларнете, когда учился в школе. Но вообще-то, духовые инструменты тоже не из лёгких. Петь всё-таки полегче будет. Когда я играл на кларнете, я моментально становился мокрым от усилий, с меня ручьём тёк пот.
Как вы относитесь к игре на электронных фортепиано?
— Дома в своей квартире в Берлине я всё время занимаюсь на электронном фортепиано. У меня очень хороший инструмент фирмы Yamaha. Это удобно, особенно, если живёшь в квартире. Да ещё, если моя дочка со мной. Уложив её спать, я могу спокойно никому не мешать и играть даже ночью. В этом преимущество электронных роялей. Иногда электронный инструмент по своим характеристикам заметно превосходит акустический аналог и по звуку, и по механике. Так что бывает полезней использовать электронный вариант.
То есть вы одобряете электронные фортепиано?
— Ну, как сказать. Если есть возможность выбрать настоящий рояль или электронный, то, конечно, я выберу акустический. Я жил в Лондоне, и там у меня остался мой концертный Стенвей. Если бы была возможность, то, безусловно, я занимался бы на нём. Совсем другой звук у рояля. Но, в принципе, Yamaha делает для профессионалов неплохие инструменты с молоточковым механизмом. Не знаю, хорошо ли это для ребёнка, который только начинает заниматься музыкой… Но, если есть выбор между плохим акустическим пианино и хорошим электронным роялем, то мне кажется, лучше выбрать второй вариант.
У вас невероятная дискография. Вы записали и классику, и романтиков, и современных композиторов. Как выбираете музыку для диска – сами или по желанию лейбла?
— Конечно, иногда есть какие-то предложения для записи со стороны лейбла. Но сейчас, в основном, я сам выбираю репертуар для записи диска. Например, я что-то долгое играю, мне нравится эта программа. И потом я за три дня записываю данную программу в студии. Это должны быть произведения, которые я очень люблю.
С какой звукозаписывающей фирмой у вас сейчас контракт? Вы же долго сотрудничали с EMI?
— Ну, EMI уже больше нет. Сейчас я работаю с разными фирмами. Чаще всего я работаю с фирмой CAvi-music, которую основал Андреас фон Имхофф. Это маленький лейбл. Но Андреас с любовью относится к работе, он сам во всём принимает участие. Поэтому я там часто записываюсь, особенно если это касается моих сольных записей. Камерную музыку вместе с Кристианом Тецлафом чаще всего я записываю на ONDINE. Это финский лейбл. На ONDINE я недавно записал «Гольдберговские вариации».
Для кого вы записываете компакт-диски?
— Это хороший вопрос. Скажем так, необязательно чтобы это был компакт-диск. Но есть любители, которые хотели бы подержать музыку в руках. В наше время это уже эзотерика – выпускать материальные компакт-диски, так как все делают download. Для нас, как для музыкантов, важен процесс — довести произведение до идеального состояния для записи. Но запись музыкального произведения — это как моментальная фотография. Уже в следующем после записи месяце тебе кажется, что сейчас, может быть, ты сыграл бы его по-другому. Но любому музыканту хочется оставить после себя хорошую красивую фотографию, близкую к той, что задумал изначально композитор. Со временем меняется отношение к когда-то исполняемому произведению. Взять, к примеру, до минорную сонату Шуберта, которую я не играл уже восемь лет. Сейчас я снова стал её играть. Начав снова ей заниматься, я понял, что в ней много всего такого, что сейчас по-другому исполнил бы. За то время, что я не играл сонату, случилось много разных вещей в жизни, у меня стало больше опыта, благодаря дирижированию, камерной музыке и прочему. За это время я переиграл много музыки Шуберта, и камерной, и сольных произведений. Теперь я вижу по-другому сонату. Это безумно интересно, и этот процесс в музыке никогда не заканчивается. Это то, что гениально в данной профессии. Никогда не приходится скучать.
Такое количество записей разных исполнителей играет на руку слушателям. Они могут выбрать из бесчисленного количества сонат Шуберта именно ту интерпретацию, которая будет им ближе.
— Конечно. Даниэль Баренбойм сказал, что в музыке – это как смотреть на гору. Можно увидеть лишь одну сторону горы. Да, красивая гора с этой стороны, но другую-то сторону не видно. Можно поменять перспективу, тогда увидишь другую сторону, которая будет тоже очень интересной. Но всю гору одновременно невозможно увидеть сразу. Это, как решить в каком темпе следует играть. Например, десять лет назад я чувствовал, что надо играть довольно быстро последнюю часть сонаты Шуберта. Мне казалось, что в музыке был именно такой характер. А сейчас я чувствую, что надо играть медленнее, более таинственно. Такой характер в музыке тоже есть. Я не хочу упускать из вида то, что было раньше, но в настоящее время я вижу это произведение немного с другого ракурса.
Что вы любите делать больше – играть с оркестром, исполнять камерную музыку, соло или дирижировать? Что вам ближе?
— Я всё очень люблю. Но, может быть, если бы мне поставили условие что-то убрать из этого списка, то я убрал бы сольные выступления. Потому что я люблю делать музыку вместе, в ансамбле, будь то оркестр или камерная музыка.
Почему?
— Соло я тоже очень люблю. Для меня это некий вид камерной музыки, взаимодействие голосов также образует своеобразный ансамбль, у них же разные характеры, своя отдельная жизнь в каждом голосе. Сольные выступления я тоже воспринимаю как камерную музыку. Но я не хотел бы жить так, как несколько моих коллег, которые играют только сольные концерты. Для меня это слишком одиноко.
Скучно?
— Не скучно. Это же гениальный репертуар. Просто одиноко. Ведь путешествуешь один, играешь концерт один, после концерта тоже один, в ресторане один, на сцене один. Человеческий фактор. Хотя иногда я люблю побыть один.
А ваш фестиваль камерной музыки на гидроэлектростанции Spannungen продолжается?
— Да. Приезжайте в следующем июне! Это мой музыкальный дом, можно сказать музыкальная родина. Гидроэлектрическая станция, которая ещё работает, закрывается на десять дней, чтобы могли провести фестиваль. Здание станции было построено в 1904 году в стиле арт-деко. Очень красивое здание. В здании станции мы устраиваем концертный зал. Я приглашаю своих друзей музыкантов поиграть камерную музыку. Музыкальная Германия знает, что происходит на фестивале. Каждый концерт транслируется по радио. Так же самые лучшие номера фестиваля включаются в диск. Обычно два диска с каждого фестиваля получается. Там играют не только немецкие исполнители.
Что будет на следующем фестивале?
— Кристиан Тецлаф каждый год играет на этом фестивале, его сестра Таня Тецлаф, Изабелла Фауст. Есть исполнители, которые каждый год приезжают играть. Такая своеобразная музыкальная семейка получается. Альтистка Татьяна Мазуренко каждый год играет на фестивале. Виолончелист Густав Ривиниус, который выиграл конкурс Чайковского в 1990 году. Много разных музыкантов. Всегда приглашается композитор, который пишет одно произведение специально для этого фестиваля. Пока ещё неизвестно кто из композиторов будет в этот раз на фестивале. Я надеюсь, что эту роль исполнит Олли Мустонен.
А специально для вас композиторы писали произведения?
— Моя первая жена композитор Татьяна Комарова написала для меня концерт для фортепиано с оркестром. В прошлом году Татьяна как раз была приглашённым композитором на фестивале. Она написала дуэт для фортепиано и скрипки. Так же чешский композитор Кшиштоф Мажатка написал сольное произведение для меня.
Как часто вы исполняете эти произведения в концертах?
— Не очень часто. Но я люблю играть их, когда есть возможность.
Эти произведения отличаются от классических образцов?
— Да и нет. Звук, конечно, другой, чем у Шуберта. Но если произведение хорошее, то сразу появляется мотивация его играть, сказать что-то своё через него. Особенно если это можно сказать эмоционально. Это мне интересно. Мне не всё нравится в современной музыке, но то, что я играю сам, безусловно, мне нравится. Я записал фортепианную сонату Татьяны на диске вместе с Мусоргским. Она написала её для меня, когда мы только встретились.
Какой из ваших дисков для вас является самым любимым?
— Трудно сказать. Конечно, для меня много значат те два диска, что мы записали с Саймоном Рэттлом. Это первые два концерта Бетховена, а также концерты Шумана и Грига. Работа с Саймоном для меня всегда была высшим уровнем. Сейчас я записал пару дисков с концертами Моцарта с Пааво Ярви во Франкуфурте и с Айвором Болтоном в Зальцбурге. Те диски, которые я записал с Кристаном Тецлафом с сонатами Моцарта и Шумана также мне очень дороги. Это близко моему сердцу, очень интимно. Недавно записали трио Брамса вместе с сестрой Кристиана Таней. Диск выйдет в следующем году.
В этом году будет новый релиз?
— Да, будет. Первый раз я записал сольный диск Шопена. Он выйдет у Андреаса на CAvi-music.
Как пришла к вам идея проекта «Рапсодия в школе»?
— Это было во время моего фестиваля. Мы сидели вечером и разговаривали о том, как нам не нравился такой предмет в общеобразовательной школе как «Музыка». Мы все пришли к выводу, что это был очень скучный урок. Я не знаю как в России, но сейчас в Германии практически уже не преподают «Музыку» в школе. Молодёжь теперь не имеет никакой возможности узнать о том, что есть мир классической музыки, не имеет возможности испытать эмоции от контакта с классической музыкой. А это же важно. Можно послушать какое-то классическое произведение, но если не проанализировать его, не объяснить почему оно такое, то дети не поймут, а уж тем более не полюбят музыку. Понять музыку возможно, если попадается гениальный учитель, что бывает очень редко в наше время. Мы подумали, что если сможем, хоть немножко помочь, это будет уже хорошо. И когда у нас есть свободное время, мы идём в школу играть для детей. Сыграв, я рассказываю им почему это так важно для меня. Прекрасно, когда получается объяснить детям, что можно сделать всего лишь с одним звуком. Как один звук может быть грустным, весёлым, трагичным, полным агрессии или любви. Всё может быть. Благодаря музыке мы можем находить контакт с нашей душой. Тем более в наше сложное время, когда в школах учат тому, чтобы дети работали чётко, как колёсики в часах. Чтобы часовой механизм чётко функционировал, шёл без сбоев. Нужно работать, работать и работать, чтобы занять хорошее место в нашей механической системе, стать успешным. Но кто я, зачем я на этом свете, что за сокровища скрыты у меня внутри? Это надо выяснить. И для меня музыка – самый лучший способ узнать и найти себя.
Это же всё бесплатно, весь это проект исключительно благотворительный? Кто в нём участвует? Кто откликнулся на ваш призыв?
— Да, это всё бесплатно. Я как раз думал, будут ли музыканты участвовать в этом проекте, так как у каждого уже столько всего в жизни происходит: надо много работать, надо заниматься, путешествовать, заниматься семьёй. Даже не ожидал, что всё случится так быстро. Но вот уже восемь лет мы это делаем. В проекте принимает участие более двухсот артистов. Почти все музыканты с громкими именами, некоторые из них не живут в Германии, а лишь приезжают сюда с концертами. Все они сказали – да, мы хотим в этом участвовать. Это наша ответственность перед обществом. Конечно, нам не помешали деньги, которые бы пошли на организационные нужды. Так как у нас есть люди, которые довольно много делают для проекта, вкладывают свои силы. Ведь сначала надо наладить контакты со школами, всё организовать, согласовать графики музыкантов, постоянно быть на связи, обеспечить транспорт до школы, знать, какая школа заинтересована в том или ином артисте и т.д. Всего этого мы, музыканты, конечно, не можем делать. Должны быть ещё люди, которые всем этим занимаются. Нам пока сложно найти спонсора. Государство нам тоже пока не помогает.
В этом году проекту «Рапсодия в школе» присудили Echo Deutcher Musicpreis Klassik.
— Да. Надеюсь, что это поможет найти нам спонсора. И, может быть, нас поддержит кто-то из политиков.
Чтобы вы хотели сказать на прощание?
— Я надеюсь, что человечество в итоге оценит то, что не даёт сразу деньги, прибыль, силу или власть. Оно оценит то, что действительно делает жизнь красивой. Это моя большая надежда. Если мы это утратим, то будет очень печально.
Юлия Калашникова
http://www.larsvogt.de
фото: Anthony Parmalee, Hiroyuki Ito
